Про Рогожиных

     Река здесь, как коридор: деревья стенами да небо потолком. Можно вырубить в стене нору и поселиться в ней. Далеко-далеко от вечно шумящей словами толпы, топчущей в дорожки не убитую асфальтом траву. Как здесь жить? Я не знаю. В общем-то и не живёт тут почти никто. Две улицы в десять домов – это цивилизация, райцентр, до которого идти и идти от нескольких хуторов на берегу, далёких друг от друга и заброшенных. Так было всегда: люди приходили, строили дом и уходили – нельзя жить в коридоре и никуда не уйти. А дом стоял ещё долго, кренясь на бок. Часто в коридоре гуляет сквозняк: поднимает рябь на воде, колышет прибрежные деревья. Чуть дальше в лес – его уже нет. Только высоко-высоко чуть шевелятся верхушки. Иногда сквозняк исчезает.

     – Старый Павел дверь поправил. Так моя мать говорила, когда я маленьким был, – рассказывает бывший местный житель. – Когда-то с нами рядом жили Рогожины. Я-то их не помню, но мать считала, что семейка это колдовская. Не знаю. Она у меня вообще мистиком большим была. Думала, будто река эта – путь из других миров в наш. Вроде того: наш мир – это дом, а то, что за какой-то дверью в верховье реки – это как бы улица. И ходят по этой улице всякие-разные, иногда к нам в гости заходят вместе со сквозняком. Гостями их называла. Так вот, значит, однажды захотел зайти к нам кто-то непрошенный, плохой то есть. А Павел Рогожин, отец, самый сильный колдун, почуял это и пошёл дверь закрыть. Да так и не вернулся. Конечно! Там болота такие, что пропасть в них не мудрено. Но мать говорила, будто остался он там дверь эту сторожить на всякий случай. Кстати, немолодой он был, и правда. Лет пятьдесят. А жена его лет на двадцать моложе была.

     Я вот до сих пор не понимаю, кто такие эти гости. В детстве спрашивал, а мама отвечала: “Сам, что ли, не видишь?”. Я не видел. Если что и появлялось со стороны верховья, так только коряги приплывали. Она тогда жалела меня, по голове гладила: “Бедненький, слепенький ты у меня родился”. Вот уж на что, а на зрение никогда не жаловался. Разве что сейчас портиться начало. Так это ж возраст…

     Да, Рогожин-то, значит, пропал. А его жена и двое детей – остались. Пожили здесь ещё год или два и уехали. Моя мать всё детей вспоминала, мне в пример ставила. Вот, дескать, я, такой-сякой, горе луковое. А они – как ветерок ласковый. Дружила она с мамой их, в гости друг к другу ходили. Но я ещё маленький был – ничего не помню. Ну а потом, я уже говорил, они уехали. Ясно, надо же мне было кого-то в пример ставить. А здесь больше и некого. Я тогда обижался. И на маму, и на Рогожиных.

     По-моему, на  Украину они уехали. Далеко, конечно. Странно, что именно туда. А мама говорила: “Да чего ж тут странного? Ветрам степь нужна, чтоб разгуляться”. Вот такая была у меня мама. Всё сказки рассказывала. Уезжать отсюда не хотела. Мы с отцом еле уговорили. А что за жизнь здесь? Будущего – никакого. Я когда впервые в городе оказался, чуть с ума не сошёл. Людей-то, людей! Потом плохо стал понимать, как мы раньше жили. Всю жизнь радовался, что оттуда вырвался. Общество люблю, наверное. Ну, а маме в городе не нравилось. Говорила: “Тесно здесь”. Мне не тесно.

     Я вот только думаю: сидят эти самые дети-Рогожины по своим квартирам, пенсию получают да чай пьют по вечерам. Как же иначе? Разве что случилась с ними беда. А так ведь у всех примерно одинаково выходит, как ни крути. Какие уж тут ветра? Мама же детям моим сказки про них рассказывала. Вот, говорит, смотри: Дашка с осинкой сплетничает, а вон Алёшка газету гоняет. Это, значит, Дашка – старшая, Алёшка – младший. Рогожины, понятное дело. Ой, Господи! Я бы и рад во всё это верить. Хорошо б оно было, если бы так. Да вот ведь какая неувязка вышла: мама всё с ветрами разговаривала-дружила, а они ей воспаление лёгких надули. Ведь в могилу же свели! Так и говори с ними.

     Так и говорю с ними… Они не отвечают, только слезят глаза. Один – холодом, другая – пылью. Пролетели и не заметили.

Ветер ю-ужный,

Я нену-ужный…