Типа,the end

«Не досмотрели! Не уберегли! Сволочи безответствен-ные!» – пронеслось в голове у Васильева. Он ткнулся щекой в шершавую дверь и со стоном вывалился наружу: левая нога совершенно онемела и отказалась не то, что куда-то бежать, а даже спасти своего хозяина от обидного целования с землёй-матушкой. Васильев перевернулся на спину и зажмурился: в глаза ему ударил яркий солнечный свет – за какую-то секунду наступило утро. Где-то рядом по-деловому разговаривали о «местоположении трупа до момента смерти», шелестели полиэтиленом, кто-то всхлипывал.

     Васильев посмотрел в их сторону. Увидел, что там много каких-то больших незнакомых людей окружают маленькую Лидию Семёновну. Почему-то сразу стало ясно, что это именно Грецкий накрыт белой в ярко-жёлтую полосочку простынёй, а Ольга спряталась в погребе, но об этом ещё никто не знает. Возле черешни стоял усатый милиционер и через равные промежутки времени выплевывал косточки.

     Васильев отвернулся, лег на живот и по-пластунски пополз на соседний участок. Там из-под кустов крыжовника торчали ноги, а чуть подальше, среди веток смородины с засыхающими чёрными ягодами, блестел на солнце лысый затылок головы Олега Григорьевича. Появилось тягостное ощущение в районе желудка, как в противном сне, когда убегаешь от мерзости в виде полчищ крыс или ядовитых жаб. Васильев поднялся на четвереньки и, предаваясь тоскливым мыслям о том, что нужно идти разговаривать с милицией, успокаивать Лидию Семёновну, спасать Ольгу, направился прочь от милиции, Лидии Семёновны и Ольги. На аллее он встал на ноги и быстрым шагом, время от времени в припрыжку, потопал к водохранилищу.

     Остановился только на жёлтом песке. Надрывно вопили от восторга дети. «Какого чёрта они здесь делают в такую рань?» – подумал Васильев и отгородился от них высокими терновыми кустами, камышами и прибрежными травами. Он разлёгся среди отцветающего зверобоя, прищурился на утреннее солнышко, покачал головой и спросил:

     – Ё-моё, почему так?   

     Кто-то Хитрый И Большой уже минут сорок воевал с этим вопросом. Первой его задала Павловна, мигом примчавшаяся с Балтики. Она разозлилась, затем расстроилась.

     – Ну, как же так! Он же хороший был! Неужели нельзя как-то проследить, чтобы хренотень таких не захлёстывала?

     – А что я мог сделать? Они сами – хозяева. Не могу же я за всеми тёщами уследить, в конце концов, – оправдывался Кто-то Хитрый И Большой. 

     – Так за всеми и не надо. Хотя бы за теми, которые с пистолетами, – возмущался Васильев. 

    – Я вам что – милиция, что ли?, – сказал Кто-то Хитрый И Большой и куда-то ушёл.

     – Он что, обиделся? – спросил Васильев.

     – Не знаю. Кто ж его поймет, – ответила Павловна.

     – Но ведь он мог помочь? Он же бог, в конце концов! А теперь ещё и обижается.

     – С чего это ты взял, что он бог? Он – просто Хитрый И Большой. Он и правда не милиционер. Скорее, дворник.

     Васильев вздохнул, посмотрел на спокойную воду, пожевал травинку. Нашел, что все это очень странно.    

     – Что же мне теперь делать-то? – спросил у Павловны на всякий случай. Вдруг посоветует что-то мудрое и вечное.

     – Как что? Жить, понятное дело.

     «Мудро, но совершенно не по сказочному,» – подумал Васильев и его опять начало мутить от того, что вот сейчас придётся возвращаться на участок Грецкого, кому-то что-то говорить, объяснять. А потом – всё как всегда…

     – Но как жить? Как? Что я должен делать?

     – Хочешь сделать что-то полезное? Вперёд. Просто сделай что-нибудь доброе. Не важно, что. Не хочешь – не надо. Ладно, пора мне.

     – Подождите, – испугался Васильев. – А всё-таки. Я уже не смогу быть таким, как раньше. Я не хочу жить, как раньше. Я… Мне чудо нужно, вот что!

     – Так будь другим и живи как-то по-другому. Может, и случится с тобой чудо. Я при чём? Я же не фея черно-быльская, чтобы чудеса делать из ничего.

     – Ага. Из ничего не выйдет ничего, – Васильев обернулся и увидел непонятно откуда взявшегося молодого человека в серых джинсах, майке и тряпичной шляпе с цветной косичкой. – Я Джош, – представился парень и протянул руку.

     – Умник, да? – почему-то огрызнулся Васильев, но руку пожал.

     – Ну, случается, – дружелюбно сказал Джош, улыбнулся и добавил:

     – Ты давай быстрее возвращайся, а то намокнешь.

     Васильев посмотрел на только что бывшее ясным небо и увидел подползающее к солнышку неслабое облако. Хотел высказаться по этому поводу, но понял, что рядом уже нет никого. Так оно и оказалось.

     Вот и пришлось Васильеву бежать сломя голову в гору. Но ливень таки застал его на полпути и вымочил до нитки. А потом ещё добрые милиционеры скрутили руки за спиной и быстренько повезли в КПЗ, пока дорога не размокла. На всякий случай. Правда, несправедливость эта быстро закончилась: начальство Васильева связалось с кем-то главным, толстым и важным.

     А потом целую неделю шли дожди, не давал спать телефон, заставляли ловить Ольгу и упыря, который укусил Олега Григорьевича, пытались понизить в звании за неосмотрительное поведение, чего-то добивались, спрашива-ли, ругали… В конце концов оказалось, что температура тридцать восемь с хвостом, глаза слезятся и болит горло. Приехала мама, отключила телефон, заставила есть калину с мёдом и всё поставила с головы на ноги. Вот так.

     И лет через пять Васильев уже сомневался, была ли Павловна, был ли Грецкий. И правда ли, что тарелками заведует брат Павловны. Убедительно рассказывал новый напарник о своих встречах с зелёными человечками, убедительно строили теории о телепортации агенты-физики.

     Всё идёт своим чередом. И очередная зима – бессмысленная и грустная, как пыльная книга с полки. Но все как-то живут. И даже нормально иногда. Вот я, как панк, предлагаю свой рецепт для придания зиме несколько большего очарования: две трети пива + одна треть водки + мёд по вкусу = детский ёршик. Доброе, милое, хитрое, тёплое.