СТУДЕНТА 2-ГО КУРСА П. АНДРЕЯ»

ЧАСТЬ 1-АЯ

«День Рождения»

Догорали свечи.

Палатка воняла чем-то невообразимо жутким. Комары, и только что заснувшие мухи осыпались с потолка словно сухие листья прямо на нас – умудрённых опытом студентов-геологов, давно не чувствующих запаха собственных, стоящих в углу палатки носков.

Все были изрядно пьяны, некто – к тому же, просто обкурен…

Мамед, Дилиш и Анна засыпали в своей огромной палатке, остальные, наверное, уже досматривали пятый сон. И вдруг Виктор, который случайно, совершенно случайно упавший под стол, а так же совершенно случайно уснувший, ужасно громко и протяжно заорал во сне: «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А…»

Эхо пронеслось по долине горной реки Аксак-ата, удалённой от цивилизации на 80км.

И вполне возможно, что в этой самой цивилизации – тоже, слышали этот ужасно громкий вопль. Пронеслось, и взрывом отразилось в моей несчастной, ищущей покоя, голове.

Я вздрогнул, и отбросил гитару в сторону. Всё это, мне уже порядком надоело.

Радик ушел спать в соседнюю, Димкину палатку с целью поменьше слышать бормотания Витьки Пьяного. Ну а я принялся орать на «спокойно» спящего Витю. Перебрав, все знакомые и не очень знакомые матерные слова на четырёх земных языках, я попросил внезапно проснувшегося Витю, выползти из палатки и проблеваться. Но он только спросил: «Думаешь?» и снова уснув, принялся бормотать на смешанном корейско-русском языке, нечто. Временами, затягивая своё любимое, ужасное «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!»

Я плюнул под ноги, и вышел из гнусно пахнущей палатки, привычным жестом смахнул с головы и плеч заморенных мух и принялся поливать местность. Занимался я этим довольно долго, временами прекращая из-за внезапного «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!»     доносящегося из палатки, Витиного «боевого» клича.

Закончив орошать землю, я сел на траву, и постарался посмотреть на звёзды.

ЗА ЧАС ДО ЭТОГО:

Я сидел, и смотрел на звёзды. Музыка моей гитары ещё звучала в голове, как вдруг я понял, что Витька – нет.

Как выяснилось позже, Витька пьяный в попку, захватив с собой Нурика (с первого курса), последовал к нашим палаткам за новой, уже никому не нужной и лишней, порцией спиртного. Кое-как поднявшись на ноги, я доплёлся до дороги, где и натолкнулся на вспотевшего, запыхавшегося, дрожащего Нурика. Который с трудом поведал мне, что Витька решил его споить, и заставлял пить вонючий, Борин самогон, грозно вопрошая:

-           -                        Ты, какой курс?

-           -                        Первый.

-           -                        Тогда пей, бля!

Но на счастье Нурика, Витьку отвлёк Димка Николаев, и Нурик удачно сбежал. Оставив бедного Нурика, я порулил дальше, в сторону наших, стоящих в двух шагах – палаток.

И минут через 15-ть, сумел добраться до падающе-кричащего Вити с Димкой.

И было это, напротив вагончика доцента Запромётова В.Ю. и его ассистента Рустам-ака.

… На дороге среди гор и звёзд, стояли двое. Первый из них что-то громко кричал и, размахивая руками, пытался поймать равновесие. А второй, тоже размахивая руками в поисках равновесия, пытался к тому же удержать первого, от необдуманного плана убийства Запромётова, который оценил наши знания в Структурной геологии на «2».

Это парение, махание передними конечностями на звёздно-горной дороге быстро прекратилось, и меня остановил грозный окрик-вопрос: «Ты кто?»

Но потом меня узнали, и махание продолжилось, только теперь -  махали все трое.

Вскоре намохавшись до тошноты, и найдя неведомую доселе точку опоры, мы вспомнили с Витькой про Боровое, (куда мы собирались с ним вместе, так как любим это место, а еще, потому что я думал этим его успокоить) ну а потом снова Запромётова, которого Витька оказывается, трахал. Он припомнил ещё ряд имён и фамилий, над которыми тоже совершал этот акт.

По неизвестной мне причине, мы снова отправились на первый курс, но, не дойдя десяти метров, остановились, - в смысле, упали в арык.

Все последующие события происходили необыкновенно быстро. Появился Дилиш, взявший на себя роль гневно-ласкового сенсея, и одновременно лучшего друга Вити. С ним мы и пытались уговорить Витьку пьяного, пойти домой. В это же время, из тьмы появился Рустам-ака, которого Витёк только что оттрахал, и Витька кинул в него свой гипнотический вопрос:

-           -                        Ты кто?

-           -                        Я тот, кого ты только что вспоминал.     Сказал Рустам-ака.

-           -                        Сто процентов?

-           -                        Миллион!

Мы оттащили немного обалдевшего, растопырившего пальцы Витьку от препода, и нежно подхватив под руки, пошли вперёд, одновременно извиняясь и уверяя Рустама, что всё уже отлично. Что это просто день рождения, а теперь мы уложим Витю спать.

Короче говоря, спасибо пусть скажет за то, что Витя его не убил и не изнасиловал, и вспоминает пусть всю жизнь.

После всего этого, мы всё же добрались до наших палаток, но, не дойдя двух метров, снова упали. Это потому что Виктор решил сегодня спать здесь – под открытым небом, и пытался уговорить нас, последовать его примеру.

Но всё-таки Витёк оказался на своей кровати (спасибо нам) и сразу же уснул.

Я покурил, выпил чаю и зашел в родную палатку. Татарин видимо уснул, свечка потухла. Я зажег спичку и увидел, пустую кровать Витьки. Перед глазами почему-то, встала картина, где препода встали в очередь, чтобы Витька их оттрахал. Я дёрнул на улицу, и осмотрел все ближайшие кусты, но там никого не было. Совсем отчаявшись, я послал Витька в жопу, и пошел в палатку.

Спать не мог, поэтому взял в руки гитару, и начал тихо что-то наигрывать, стараясь не разбудить спокойно, спящего Радика.

Именно в этот момент я в первый раз подпрыгнул от внезапного «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А»  раздавшегося где-то под ногами.

Там, был Витёк.

Ночь на удивление была тихой, и звёздной, но я почему-то не мог уснуть.

Может быть из-за «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А…»?!

P.S. Спокойной вам ночи, если уснёте!

 ЧАСТЬ 2-ая

«ПЕРЕВАЛ»

Всё! Мы окончательно и бесповоротно решили ехать домой. Стало серо и скучно, и весьма надоело смотреть на умирающего Нурика, перепившего Мамедовского «Бабушкиного вина», в котором только пять процентов было таковым, а остальные 95% в бутылках, занимал неразбавленный спирт «ROYAL».

Мы, к тому времени перестали пить из принципа. Были какие-то разногласия с Мамедом, а бухло, оставалось только его. И вот мы, язвенники и трезвенники, смотрели на то, как умирал Нурик. Бабушкино вино конкретно било по шарам. Но Нурику, кроме шаров оно ударило ещё и по здоровью, и его с «отравлением» госпитализировали в Ташкент. Димка Ни (большой), всё писал письма к своей возлюбленной, и давал их тем, кто скоро будет в Ташкенте. Нурик увёз одно из них, усердно прижимая его к груди, обеими руками.

Ну а мы втроём, с потерянным видом бродили по лагерю в поисках приключений, и не найдя их нигде, решили что настало время уходить.

Мы аккуратно упаковывали вещи. Меня в то время интересовала только гитара, поэтому упакованный рюкзак и спальник я решил оставить у первого курса до конца их практики, а потом забрать. У Витьки всегда была мания, как на большие вещи, так и на их количество. Он имел два рюкзака, а так же самую большую ложку в лагере. Когда наступало время обеда или ужина, Витёк со словами:

-           -                        Ну, где моя большая ложка?

находил в общей куче, свою огромную, поварскую ложку. Часть вещей он сунул в мой рюкзак, часть в свой спальник, который тоже решил оставить. Плотно набил свой первый рюкзак, а во второй мы напихали чабреца, и всякой другой травы. До сих пор у меня остался чабрец с той затарки.

Ну а Татарин являл собой хорошую поговорку «всё своё, ношу при себе». Ему было лень, потом приехать к Универу и забрать своё добро.

В темноте мы оттащили остающиеся вещи в палатки первого курса, и там же написали объяснительную, в которой поведали о болезни трёх гидрогеологов, (т.е. нас) об отсутствии денег и продуктов питания, а так же о своём внезапном отбытии.

          Слегка тяпнув на посошок, и забрав очередное письмо Димки, мы потопали к нашим, прощаться.

Уходили в 11-ть вечера. Мячик-рюкзак что вырос у Татарина сзади, возлежал на спальном мешке и по началу маячил передо мной. Спотыкаясь об острые камни, и матерясь в полголоса мы пробрались мимо «штаба», и поднимались по дороге вдоль Биофаковского сая.

Луна нам не светила, покрытая матом и укрытая горами. У самого начала дикого взлёта дороги, мы присели отдохнуть. Хотелось спать, а у Татарина совсем не кстати, разболелся живот.

Немного поднявшись вверх, я внезапно понял, что зря вообще родился. Ноги скользили по гладкой глинистой дороге, и всё время уговаривали задницу присесть. Конечно же, я, вместе со своей задницей уговорился, и присел на камень, с которого меня долго потом уговаривали встать друзья.Мне хотелось курить, но у меня оставалась всего одна сигарета, и хитрый Витёк уговорил меня выкурить её на вершине перевала.

Я сдох.

Но обратной дороги не было.

Где-то в середине нашего бесконечного подъема послышался лай собак. А вскоре и

сами они предстали нашим взорам. Как ни странно это звучит, Витёк и Татарин испугались этих волкодавов, охраняющих пасеку. Мне же было уже всё равно. Либо сдохну от усталости, либо меня съедят – какая разница?!

Но по мере приближения этих, по-моему, не сытых собак, где-то внизу, тоже начало что-то сужаться. От негодования смешанного со страхом, я заорал на Татарина:

-           -                        Ну, хули упёрся, крикни им по-узбекски «Фу!»

И он крикнул: «Коч» (уйди).

Собаки, видимо от неожиданности, немного притихли. А мы быстренько всё шли себе и шли. Я помню, что всё время бубнил себе под нос одну и ту же фразу:

-           -                        Не нужно их бояться, идём так, как будто их и нет.

Собаки скоро отстали, а мы добежали до вершины перевала и уже спускались вниз, глядя на огни посёлка «Кумышкан», когда я вспомнил про свою последнюю сигарету.

Привал был минут на 15-ть, мы конкретно прибалдели у арыка заглядевшись на огни. Луна перестала обижаться на наши чертыкания и окрашивала всё в жёлтый, неестественный цвет.

После перекура мне стало легко, видимо открылось второе дыхание и я с подпрыгивающим, лёгким, травяным рюкзаком на спине -  летел впереди. Оставалось совсем уже немного до нормальной дороги, и мы напившись на роднике, вошли в ночной посёлок под озлобленный лай собак. Нам не повезло, прямо из-под носа, мигнув огнями уехал грузовик, приказав нам долго жить.

Татарину к тому времени совсем поплохело, и его лицо стало похоже на лицо В.И. Ленина, лежащего в мавзолее и когда-то говорившего всем, что нужно учиться, учиться, и ещё раз учиться! Жизнь в его теле, выдавали лишь тихо идущие ноги и кривая ухмылка, в ответ на мои анекдоты и шутки, которыми я пытался хоть как-то, отвлечь его от желудка.

Витек, опустив голову на грудь, легонько посапывая, тоже тихо брёл вместе с нами, не отвлекаясь ни на что.

По-моему, он спал.

Дойдя до поворота, где-то между Кумышканом и Паркентом мы уселись посреди пустой, ночной дороги на отдых. Я расчехлил  гитару и спел «Битника» Витьки Цоя, а потом тревожащую мою душу «Пачку сигарет». Было классно просто сидеть на дороге и петь Витькины песни. Ветер подхватывал их и уносил от нас, кружа, в горы. Мне хотелось петь ещё и ещё, потому что я понимал, что больше никогда в жизни я не буду петь именно в таких условиях, и потому что ветер подыгрывал мне как никогда раньше. Но Витёк стуча зубами, тихо и уныло произнёс, попискивая:

-         Ребят, давайте ляжем за бордюр, поспать – там хоть ветер не дует. А утром тут машины ездят.

Словно в ответ на его слова, за нашими спинами послышался звук мотора. К нам что-то ехало! Это был грузовик. Мы поднялись, и ошалело замахали руками.

Грузовик остановился!

Удивлённый водитель, выслушав нас, сказал, что в кабине есть пассажир, а в кузове скот – который он везёт на базар в Паркент. Мы сказали, что поедем со скотом и что  очень устали, на что водила, пожав плечами сказал: «Залезайте».

               В кузове оказалась корова, привязанная рогами к кабине. Я пристроился рядом с её рожками, а Татарин и Витёк, чуть подальше. Мы вцепились в борт и с радостью поехали.

Водила был классный, ехал быстро и делал резкие повороты, наверное, раньше он был первоклассным гонщиком на Формуле 1. Но вот скот попался неудачный. Корова то ли  боялась нашего присутствия, то ли быстрой езды, а может вообще, просто была засранкой. На каждом повороте и не только, она дристала таким жидким поносом, что сама же скользила по нему и прижимала нас к борту. Брюки мы закатали до ширинок, но и это не помогло. Теперь мы оказались, как говориться в полном дерьме.

               И всё же такие мелочи как гавно, не могли повлиять на наше появившееся, хорошее настроение. Мы смотрели в ночь, подставляли лица ветру, шарахались от коровы скользя по поносу,  матерились и угорали как сумасшедшие.

               Усталые, липкие ноги привели нас к автостанции в городке Паркент, в районе 4-х часов утра. Разложив рюкзаки и не найдя воды чтобы подмыться, мы улеглись на скамейках и уснули. Фраер-Витя сменил штанишки.

               Разбудил меня какой-то сердобольный седой старик, который у меня что-то спрашивал. Проснувшийся Татарин перевёл его вопрос, и мы в три голоса ответили: «Аксак-ата!»

На что старик удивлённо покачал головой и отвалил.

В автобусе мы спали. А в Ташкентском метро попрощались и разъехались. Витёк к себе на «Чиланзар», а мы с Татарином на «Ойбек». Татарин жил тогда у отца.

У гостиницы «Россия» я нагло подвалил к таксисту и спросил, сколько будет стоить доехать до Сергелей. В кармане валялись 30-ть сумов нового образца, а в руках гитара в засранном чехле. Навоз уже подсох и отвалился, оставив после себя стрёмные пятна.

Водила долго меня разглядывал, а потом выдал цифру 28, на которую я подписался.

Ну а минут через 20-ть, я входил в родной подъезд.