Артур Царевич
АМОРЕКУРАРЕ
Стихи прошлого века
(Публикуется с сокращениями)
Той, которая всегда ускользает
На секунду
представь...
Первая прогулка
Чужая. Что тебе
подарить?...
Толстая чайка попала
под колесо...
Метель метет...
В кафе
Желание перед встречей...
Возвратившись в
субботу...
Ходит за городом светопят
Балет назывался
сумерки...
Вампир
Дети мои...
Все мальчики хотят
быть ковбоями...
Счастливые...
Торунь
Голос за кадром
*
На секунду представь:
Снова встать на асфальт,
Просто встать и пойти
И подошвами ног
Ощущая прошедших когда-либо здесь,
С каждым шагом умнеть,
Принимая их след
И их нервную боль,
Верить цвету листвы
И ловить перестуки рабочих сердец
В пряном воздухе осени или весны,
Узнавая себя в чуть сутулой спине,
Уходящей в пространство картины.
Первая прогулка
(Из Казимежа Пшервы-Тэтмаера)
Я помню нашу первую прогулку:
Был вечер тих и мил,
Снежок опрятный, легкий и пушистый
Деревья серебрил.
Снежинки заплетали звезды в челку
Над бледным лбом твоим,
И взор, как диадемой осененный,
Казался неземным.
При свете улиц снег искристой пылью
Льнул к пурпуру ланит,
А я гадал, какие наслажденья
Взгляд серых глаз таит.
Улыбкою прикован полудетской,
Не мог я знать тогда,
Что ты мне дашь изведать и блаженства,
И горечи сполна.
*
Чужая. Что тебе подарить?
Конфеты и книги, розы и вино? --
А, может, полночи фонари,
Когда взгляд бросается в окно
В поисках своей
Малой Медведицы.
Ты любишь сладкое -- может быть,
Безейный узор безумнейших стихов,
Что утром вдребезги вновь разбит?
Может, крем далеких облаков?
Чужая. Вишнями в коньяке
Лицо твое смотрит, осенью дыша.
Смеешься. Держится налегке
Резкий смех твой,
Руки ломаются в тягостный изгиб
И рвутся, и рвется цепь...
*
Толстая чайка попала под колесо
Прямо в двух шагах от меня
Зачем появилась она в городе
И почему не стала улетать
Остальные кричали, как кричат все толтые чайки
Уже даже зная, как это будет --
Я слышал, как затрещали крылья и
Птичий хребет -- еб твою мать
Я не плакал -- о нет -- и жалость была глубоко
Ведь я уже большой и хорошо усвоил
Что все умирают и с этим ничего не поделаешь
Это не ново. Я только злился, грязно ругаясь
Что мне показали неприятное кино
Когда хотелось думать о хорошем
*
Метель метет вьюга вьюжит пурга пуржит
снег медлительный утешительный
от него тишина. А я зритель
и я пассивен мне нравится так тормозить
о чем я думаю? небо --
оно далеко, а наш мирок
спрятался под одеялом
и в это слепоглухонемое одеяло
можно без страха
чихать плевать сморкаться и
ругаться грязно
А если вот сейчас кто-нибудь страждет
и хочет у неба просить пощады
защиты или прощенья...
или чтобы слепому не прозреть
слишком скоро...
закрыто закрыто закрыто
В кафе
В теплых очах твоих тает свеча
Странно как схожа со счастьем печаль
Влажен твой взор словно вешний ручей
В сердце вдруг растопил глинтвейн
Ты точно девочка в папином кресле
Ты твоя мама в поющем апреле
Ты все грядущие лучшие годы
Ты точно кошка вблизи камелька
Слушаешь эхо большой непогоды
Шепчущей слабо издалека
Как же идет тебе старое кресло
Свет преломленный в кружке вина
И романтичность и неизвестность
И взора глубокая тишина
Желание
перед встречей во сне сегодня ночью
Спой мне горные вершины
Как умеешь только ты
Что закрылись магазины
Башни краны и цветы
Я прошу пускай подольше
Свет останется гореть
Дай еще сперва побольше
Всласть во все глаза смотреть
Рань не больно если можно
Прикасаясь хрупких стен
Будь со мною осторожна
Я сходил с ума весь день
День-деньской от ожиданья
Полыхал пожаром мозг
Упреди мои желанья
Не пролей на скатерть воск
*
Возвратившись в субботу от мамы домой
Поздно ночью, я был озадачен,
Не найдя тебя там. На постели пустой
Я уселся почти уже плача
И с вопросом взирал на одежды твои,
Что небрежно лежали на креслах,
Будто каждая вещь объясненье таит,
Что случилось, куда ты исчезла.
Как назло этот дождь барабанит в стекло,
Крыша стонет под сильным порывом...
Может ветром осенним ее унесло? --
Обратился я к платью слезливо.
На девишник пошла ты в девятом часу --
Уж четыре, а ты не вернулась.
Вдруг она заблудилась в дремучем лесу? --
Так я тапки спросил возле стула.
Я смотрел на твое кружевное белье,
Задаваясь вопросом ужасным.
Может где-то маньяк в лапах душит ее? --
Лифчик твой я выпытывал страстно...
Я заснул лишь под утро, весь твой гардероб
Уложив с собой рядом в постели.
Ты вернулась в час дня вся чужая и вот
Говоришь о какой-то измене...
Ходит за городом светопят
За большими стенами, за угольными крышами, за грядами
построек, базаром, вокзалами, вдалеке от житья, места, где живешь и я живу, --
ходит за городом светопят. Не то мальчик пятилетний и светлоголовый босичком по
песку, не то великанище-каменотес, что вывернул землю вспять, не то солнечный
зайчик бежит наутек, сверкая патками. Пил ли я из глаз, собирал горючую росу,
зазвенелся в хрустале. Как сияли они, хрусталики. О, мои волосы! Медвежий
валежник. Темно-русые. Состав простучал, разметал, распял и... стихло.
(Тс-с-с.) Светлый котенок бежит за порог. На моей груди
светлая печать -- пята усмирения. Пойди, повидай, покружи. Не по тебе ярмо,
легкоступ. Засиделся я за черным пойлом, чую, пропах чердаком. Где же сын мой,
светопят?
*
Балет назывался сумерки
Сюжет был весьма условен
Две главные роли умерли
Отравленные любовью
Один ждал закинув удочки
Из душа нагую русалку
А некто лез к дамам в сумочки
Бесстыдно надев мою маску
Вампир
Я встаю из гроба в полночь, в полнолуние
И к постели юной жертвы лезу по трубе
Кровь девичья и полезна, и живительна
Кто вкусил, тому другая пища не нужна
Я проникнул в дом бесшумно, как ночная тень
Я шепчу тебе на ушко: "Детка будь моей"
Что за дьявол! вместо нежной жертвы молодой
Только дряхлую старуху вижу пред собой
Что ж, выходит, опоздал я, спал я сотню лет
Никогда не возвратится юности рассвет
*
Дети мои
люди они
вы все те
будет так знаю ведь
вы все меня бросите
разойдетесь по своим делам
ибо нельзя ждать чтобы насовсем
если боишься боли после как я
но душа которая --
та лоскутная
вся из заплат
из глаз вас
тех которых вижу как сейчас
и не надо ада -- умоляю
не бросай меня
ни дня
не оставляй одного
самого никого
снова
кто-нибудь останься рядом
только всего --
будь будь будь
*
Все мальчики хотят быть ковбоями
Все девочки хотят быть принцессами
И пока одни игряют в войнушку
Другие играют в дочки-матери
И они никогда не вырастут
И будут играть до старости
Ведь мальчики такими становятся
А девочки такими рождаются
И все они хотят быть любимыми
И все они хотят быть красивыми
И они могут говорить о разном
И делать вид что им все равно
Но говорить они будут люби меня
С кем бы ты ни заговорил
Ведь они никогда не вырастут
Отцы сыновья дочки матери
Все мальчики хотят быть ковбоями
Все девочки хотят быть принцессами
*
Счастливые, мы видимся так редко,
И встречи коротки, и, как бы крепко
Ни спали мы обнявшись, только, воры,
Крадутся стрелки, у тебя билет,
И к отступлению дороги нет.
Вновь письма заменяют разговоры,
И люди, нарисованные в них,
Живут уже помимо нас самих...
Торунь
Из моего окна ты не видна
когда одна ты стелешь простыню
работница богатому делами дню
из многих нам отпущенных на радость и на горе
ты убаюкиваешь море
смиряешь рябь стираешь письмена
на завтра чтобы с чистого листа
начать все
вот бы точно так
тавро былого на челе изгладить
лечь и без маски без лица
закрыть глаза
и может быть быть может все же
грусть подождет поможет
слеза на вкус и может цвет
как море
и от нее на ткани мокрый след
и вот уж нет
пятна не будет
фонарь на улице в тумане как маяк
что мы наделали и почему все так
и кто рассудит
а звезды они каждый день ничего не говорят
и не звонят звезды
Голос за кадром
Время создания этого
дымящегося и пропитанного ядом излияния души 1995-2000 г. То есть перед нами
голос из минувшего столетия. От этого можно и в самом деле загрузиться: человек
одновременно и он сам, и некий исторический персонаж другого века. Впрочем, так
оно всегда, граница здесь чистый самообман, как любая абстракция. Тексты
дарились, посылались в письмах, зарывались в кипе бумаг - каждый сам по себе.
Только потом, через очки тех самых трех нулей мне открылся большой сюжет. Чуда
тут, конечно же, нет: сюжетное единство уже везде, где писано одной рукой
(пером? вилами по воде? головой? сердцем?). Что стихи или письма! – телефоны,
записки на зеркале в прихожей, объявления на остановках, надписи на стенах,
объяснительные и т.д. и т.п. - все можно читать как роман-историю одного
индивидуума. Жаль, быть может, что эти романы рассеиваются без следа и их не
поднять в библиотеках. Но жизнь остановится, не преодолевай мы прошлое каждый
миг. И АМОРЕКУРАРЕ - это акт самолечения (которое, возможно, и чревато),
"Прощай" прошлому (но не прощай-молодость!) и одновременно первому
лицу единственного и множественного числа и снам, снам, снам.
А.Ц. 2002
(с) Артур Царевич carewitsch@mail.ru
Кто такой Артур Царевич?
Познакомьтесь с проектом Гильдия Поэтов (Германия)
Вернуться на шлавную страничку
